чала пряталась в кроне покрывшейся свежей листвой березы, потом перелетела за пышный куст шиповника. Она настороженно вещала: « Где же ты, Женя, ну подумай обо мне, вспомни, где ты и зачем. Я так ждал нашей встречи…»

Из-за цветущего шиповника вспорхнула махонькая пташка и запела, зачирикала радостно. Женя схватилась за металлические шишечки чьей-то ограды. Закружилась голова. А птичка все пела и пела. Гроб опустили в черную яму, наскоро набросали холмик земли. Она стояла одна у соседней могилы и плакала. День выдался солнечный, ясный. И как-то вдруг потемнело, набежали тучи, закапал дождь. Надо было подняться и идти назад, в свою жизнь. Но что-то держало. Птичка скрылась в кустах шиповника. Женя разглядела маленькое гнездышко и крошечных птенцов. «Я больше не могу, Владимир Николаевич, простите меня, простите. Не знала, что вы болели. Но ведь могла поднять трубку. Всего один звонок. Не позвонила. Да я просто чудовище после этого. Простите меня.»

Дождь набирал силу, начался ливень. Деревья зашумели грозно, завывая при порывах ветра. Первая майская гроза. Вот и трамвай. «Женя, ты вся вымокла…», - окликнул знакомый голос. Анатолий Евстифеев. Теперь они работали в одной редакции. Благодаря его рисункам газета заиграла новыми красками. Тираж рос, в киосках «Нижегородскую ярмарку» разбирали в считанные часы.

- Пойдем помянем Малюгина.

Анатолий недавно похоронил жену, но держался мужественно. Иногда прихватывало сердце. Женя уговорила лечь в больницу. Пришла к нему однажды. Лежит бледный-бледный, ни кровинки в лице: «Наверное, долго не протяну». «Да что ты, Толя, у тебя ни отдышки, ничего. Здесь врачи хорошие, вылечат».

И в проруби окна –

Твое лицо белей известки.

И здесь на перекрестке

Твоя фигура передернута дождем.

Она все время предо мной маячит,

Как ласковый, смешной и

Зыбкий мячик. И вот она опять

Передо мной. Белее мела.

Холоднее муки.

Зачем чужой судьбы

Мои коснулись руки?..

Вернулся из больницы окрыленный – выкарабкался на этот раз. Сразу взялся за работу, все у него ладилось. Сделал прекрасное оформление к Жениной статье «Удавка для психиатра». А потом редактор газеты Юрий Васильевич Шильников решил перейти на электронный вариант, где художник уже не требовался. Это была ошибка, газета сильно проиграла в оформлении, стала безликой. И Толя запил. Снова больница. Полнейшее безденежье, почти голод. Дети практически не помогали да еще сплавили ему огромного пса. Вот и кормись, как хочешь. Зная его мобильность и связи по всему городу, особенно не переживали.  Толя страдал. Иногда звонил Жене, но помощи не просил, знал, что у неё все плохо. Проигранный суд из-за статьи в газете, напряженный отношения с редактором. Потом уход из газеты. Случайные заработки, работа на рынке, в киоске. Последний раз она его видела в сентябре 1993 года. Случайно столкнулись в магазине на площади Свободы. Толя сильно похудел, осунулся.

- Женя, а я у твоего отца был. Болеет Леонид Васильевич. Я портрет его нарисовал, по-моему, неплохо получилось. Что такая грустная? Знаешь, я тут подумал, ты все правильно сделала, не переживай. Ты настоящая журналистка, прическа мне твоя нравится. Никогда не носи челку. Обещаешь? Челку носят женщины, что стихи пишут. А ты не такая. Не люблю я поэтесс.

Женя скрывала, что пишет стихи, они ей самой перестали нравиться.

Тихо скрипка зарыдала,

Кто-то умер или уснул.

И надежда задрожала

На ресницах тонкий струн.

Защитить свечи горенье

Может нежная душа,

Но достоин сожаленья

Громовержец без гроша.

Эту светлую улыбку

Подари мне раз в году,

Чтоб могла по глади зыбкой

Пробежаться как по льду.

Гладки наледи ступени,

Уносящие назад,

В край, где тени, тени, тени

И никто не виноват.

Толя улыбался, ямочка на подбородке вздрагивала, а глаза были полны слез. Он не жаловался. И не боролся, судя по всему, больше с болезнью. Когда-то кудрявые густые волосы (любимец стольких женщин!)  свалялись в серый комок. Он задыхался. 25 сентября Толи не стало. Ему было 59 лет.

Отец много рассказывал Жене о Евстифееве. О его тяжелом голодном детстве без отца (он погиб в первый год войны). О том, как обнаружился Толин талант рисовальщика и как любили его в Горьковском художественном училище.

-Женька, Толя – настоящий газетный художник. У него вкус, масштаб большого мастера. Но нечего путного, для себя, не создал. Газета все время отнимала. Где он только не работал!  В  «Ленинской смене», в газете «Клич пионера», в издательстве. Даже в Горьковском доме моделей. В 1960 году вышел сборник «Скульптура с натуры». Чудесно! В 1969-м оформил книгу М. Сточика «Сапоги не с той ноги». Ты не представляешь, какой оглушающий успех её ждал! Эх, Толя, Толя…   

Был в их отношениях эпизод, о котором Леонид Васильевич старался не вспоминать. В конце 60-х, на День Победы шумной компанией правдисты двинули в «Россию». И хотя на дверях ресторана красовалась табличка «Мест нет», Леонид о чем-то пошептался с метрдотелем – и сезам открылся. Официанты сдвинули несколько столиков, место хватило всем. Толя Евстифеев, еще на параде опрокинувший не один стакан горячительного, держался изо всех сил. Первый раз его пригласили, как своего, хотя работал он пока в издательстве. Настроение у всех праздничное, приподнятое, один за другим звучали тосты. И Толе очень хотелось вставить словечко, напомнить о себе.

- Леонид Васильевич, хочу выпить за Вас, за боевое Ваше прошлое, за Победу. А правда, что вы с Власовым знакомы были? Не предлагал Вам генерал к немцам перейти?

Повисло неловкое молчание, тишину разорвали звуки оркестра: «Этот день Победы порохом пропах…»

Леонид Елистратов, отчаянно хромая, побрел к соседнему столу. «Извините, можно у вас стул?»

И как только ему удалось справиться с тяжелым стулом из дорогого мебельного гарнитура? Вот этим стулом он и грохнул Толю по голове. Тот упал между столиками как-то боком, захрипел. Не хотел никому портить праздник, так получилось.

    Много чего произошло после того случая. Леонида Елистратова клеймили позором на партбюро, в обком вызывали. По молодости Толя Евстифеев отделался сотрясением мозга, обиды на Елистратова не держал, понимал, что сморозил глупость. И все же… Долгое время потом избегал встреч в коридорах редакции, мучило какое-то нехорошее чувство. А ведь и убить мог тогда. Или не мог? Только некогда ,слава Богу, развивать эти мутные мыслишки. Талант художника, прекрасного рисовальщика уже обретал своих поклонников. В издательстве Толя крутился с утра до вечера, забегал и в редакцию, все успевал. Семейная жизнь налаживалась, сын подрастал, вот-вот квартиру дадут рядом с редакцией. Эх, какое они новоселье они устроят!..

Толя рос без отца. Тот погиб под Москвой в декабре 41-го. Всю жизнь мать не имела нормального жилья. Приехала из деревни, устроилась на машиностроительный завод. Сначала ютилась в общежитии, а как замуж вышла, дали комнату в коммунальной квартире. На кухне еще семь соседей, так что горя помыкала, особенно когда Толя родился. Это потом она с ним проблем не знала, уж такой добрый, покладистый рос мальчишка, всем старался угодить, помочь. Картинками своими всю квартиру завесил. Какие портреты рисовал, загляденье! Сразу видно руку настоящего художника.

Не дожила мать до новоселья. Прямо в цехе случился сердечный приступ. После больницы уже совсем не вставала, сердце билось с перебоями, мучила одышка. Инфаркт – и всё, конец. До пятидесяти не дожила. Жалко мать, не дождалась квартиры в новом доме. Ее убило долгое ожидание. А Анатолия – предательство своих же приятелей журналистов, которых сам никогда не подводил.

Конец 80-х – начало 90-х годов. «Перемен требуют наши сердца…»

Эта немудреная песенка в исполнении Виктора Цоя стала символом нового времени. Они пришли эти перемены, но для многих стали началом мучительных испытаний – моральных, нравственных и физических

Когда появилась возможность поработать в газете по-настоящему демократического толка, моя бабушка приложила все усилия, что б такая газета была у нас в области. Первый номер «Нижегородской ярмарки» вышел в Москве.

Борис Немцов, молодой физик, победил на выборах и уехал на Первый съезд народных депутатов. Номер был готов к печати, но обл-лит (цензура) не давал разрешения на тиражирование. А проще говоря, начальнику типографии запретили печатать «Нижегородскую ярмарку». Ночью – на поезд, в Москву! Ведь материал может устареть. Немцов собрал в своем номере гостиницы «Россия» своих соратников депутатов. Вместе с корректором газеты Татьяной Спириной моя бабушка обратилась за помощью: «Пожалуйста, помогите напечатать газету!» Буквально через день в типографии в Черемушках уже грузили первый тираж газеты «Нижегородская ярмарка».

Жизнь в редакции буквально кипела. Редактор, выпускник философского факультета МГУ Юрий Шильников собирал  интересных, ярких людей. Приглашал на «круглые столы» известных экономистов, ученых в самых различных областях, приезжал как-то даже известный профессор по риторике из МГУ. После кровавых событий в Литве вылетел вместе с Евгенией Елистратовой в Вильнюс. Там они познакомились с удивительным человеком Бразаускасом, одним из влиятельных не только в Литве политиков.

3.3

Однажды в редакцию пришел человек, чье имя знали многие в городе – психиатр Лев Китаев. Многие годы, работая в психоневрологической больнице №2, он активно сотрудничал с прокуратурой, милицией, приглашался как эксперт в комиссию облвоенкомата. Произошла нелепая до абсурда история. Бывший друг Китаева, на тот момент зам. главного врача больницы Белов решил проучить принципиального коллегу: по его приказу Лев Китаев был помещен на лечение в психбольницу. Пришли санитары, показали предписание, а затем связали и транспортировали в палату к самым буйным. Китаев с ними был знаком не понаслышке, понимал абсурдность происходящего и вместе с тем в голове не укладывалось: неужели это все происходит с ним, известным в городе экспертом, профессионалом?! Неделя в больнице стала для Китаева испытанием похуже, чем тюремная камера. Никем не контролируемые больные открыто издевались над врачом: примеряли «вшивую шапку», душили ночью, сыпали соль в пищу. Так Белов мстил Китаеву за нетерпимость к по                длогу, взяточничеству, круговой поруке – именно такая атмосфера царила в больнице.

В газете «Нижегородская ярмарка» вышла статья зам. редактора  Е.Елистратовой «Удавка для психиатра». Кстати сказать, с иллюстрациями художника Анатолия Евстифеева.

Отец Евгении Елистратовой статью одобрил. Через внучку он передал, что гордится дочерью. Это были единственные и последние добрые слова в ее адрес. Остальных событий, а вернее их последствий Леонид Васильевич не понял. В его практике не было подобных прецедентов.

Стали приходить отзывы на статью, оказалось, что подобные вещи происходят и в других больницах. Однако виновник некрасивой истории Белов подал на журналиста в суд, нанял опытного адвоката и выиграл процесс. Судья Макарова в октябре 1991 года вынесла приговор о выплате огромного штрафа в пользу Белова. Редактор вначале крепился, а затем все же решил, что такому журналисту не место в газете. 

А бабушка лишилась работы. Навалилось отчаяние. Пошла работать на рынок, в киоск у Московского вокзала. Хозяева ларька – выходцы из Нагорного Карабаха, изиды, представляли местную элиту, все с высшим образованием, достаточно культурные. Так что своих продавцов в обиду не давали. Одно лишь коробило – уж очень сильно пили, бывало, что и с самого утра. Об этом прекрасно знала местная шпана, которой развелось здесь немерено. С утра до вечера шел торг краденым.

Бывшие коллеги Елистратовой специально приходили по выходным поглядеть, до чего докатилась когда-то «правая рука» редактора, с кем он начинал и кого ставил в пример. Союз журналистов во главе с Наталией Скворцовой тоже не спешил с выводами  «Нечего лезть в такие дела» - вот и весь сказ.

Должно быть, они по-своему были правы. Единственный человек, который ее поддержал тогда – габай Нижегородской синагоги Леонид Грузман. Частенько приходил он на Московский вокзал. В черном кожаном пальто, в черной шляпе и с пистолетом в руке. Обычный пугач, но шпана его побаивалась.

Под Новый год, когда началась метель и все уже спешили к новогодним столам, ларек окружили местные воришки. Темнело, а хозяев киоска все не было, видно, загуляли где-то. «Тетка, отдавай товар по-хорошему, не то получишь…» Они уже открывали нехитрый замок окошечка, двое сторожили у двери. Куда же этот баллончик подевался? Страшная рожа с перебитым носом маячила в открытом окне, с улицы залетал снег.

- Вот тебе новогодний подарочек, чтоб женщин не смел грабить!..

Парень взвыл от боли, схватился за глаза. Рука сама потянулась за пистолетом. Она выстрелила в пустоту. Пугач, он и есть пугач. Выстрел услышали, прибежали люди. Уставшая, с тремя неподъемными сумками, поплелась на остановку 43-го маршрута. Вот тебе и Новый год!

Позже судьбой журналиста заинтересовался прокурор города А.И.Потехин: к нему обратился Лев Китаев с жалобой на Белова. Александр Игнатьевич помог найти работу в оптовой фирме «Экос» (мука, песок, крупы). Фирмой руководил бывший директор мельзавода Геннадий Старинов. Опытный руководитель пытался приспособиться к новым временам, использовал государственный ресурс и старые связи, на разнице цен шла огромная прибыль. Однако было одно «но». У фирмы образовалась, как  говорили тогда, «крыша». Это значит раз в месяц, а то и чаще приходили так называемые охранники и получали свою «зарплату». Просто так, за не очень красивые глаза и выбитые в лагерях зубы. Их было двое: отец, недавно освободившийся из мордовского лагеря, и сын-наркоман. Отец хвастался криминальными связями и всякий раз повышал сумму гонорара.

Между тем фирма процветала: товар шел вагонами из разных концов страны, Старинов был предельно занят и иногда забывал о «крыше», а когда выплачивалась очередная астрономическая сумма, казалось, все, хватит! Проходил месяц, и он, скрипя зубами платил отморозкам, все равно платил.

Наблюдать довольных бандитов, строящих из себя важных персон, было невыносимо. Не сразу, постепенно моя бабушка убедила директора фирмы обратиться в милицию. Как же иначе? Неужели спокойно наблюдать, как торжествует зло? Когда каждый день газеты и местное телевидение сообщало о трагедиях сотен и тысяч людей, лишившихся работы. Встала половина Автозавода, шли огромные сокращения на заводе им. Петровского, машиностроительном, «Красное Сормово», «Красная Этна», Авиационном, телевизионном и многих других.

   Вместе со Стариновым она побывала в РУБОПе, разговаривала с его руководителем И. Кладницким, а затем и в ФСБ. Пообещали помочь.

   Июль 1995 года. Бывший уголовник с сыном в очередной раз пришли за деньгами и получили отказ. Вот тут-то и надо было срочно вызывать опербригаду, но директор струсил и не позвонил в РУБОП. Разъяренные бандиты поджидали машину директора фирмы у проходной. Все произошло в считанные секунды. Их вытащили из машины, били ногами, железными прутьями, бабушку протащили волоком по асфальту, все ноги в крови. Охранники базы  молча наблюдали за происходящим из стеклянной будки.

В конце концов бабушке удалось прыснуть из баллончика в лицо здоровенному бугаю папаше. Еле доковыляла до машины. Кажется, все, враг спасался бегством. Но раны оказались серьезные, перевязку вели под наркозом. А когда утром боль вернулась, захотелось просто встать на ноги и закричать в полный голос: «Я вас победила!» Однако встала она не скоро.

С тех пор фирма работала в нормальном режиме. Только вот Г.Д. Старинов после инцидента чувствовал себя уязвленным. Женщина оказалась чересчур активной и смелой. Но стоит ли заниматься самобичеванием? Богатому и успешному не идет раскаяние, и уж тем более не в его правилах приносить извинения. Не легче ли избавиться от источника раздражения?

  После той истории в характере бабушки появилась новая черта – жесткость, на смену веры в торжество справедливости пришел иной взгляд на происходящее, горький и бесстрастный.

«Твердый, прямой и взыскательный взгляд, / Взгляд к обороне готовый…» Кажется, так Марина Цветаева писала о своей бабушке. Как похоже…

С тех пор отец поставил крест на судьбе дочери.  На любые попытки примирения отвечал грубо и оскорбительно. Не понимал он нового времени, а время не принимало его. Оно исчислялось уже не годами, а месяцами. И вот это горькое напоминание, что песенка уже спета, отравляло жизнь. Надвигались болезни, отчаяние, одиночество.  

______________________________________________________________

Но было и другое, светлое. Разговоры о судьбах страны, о судьбах цивилизации. Прадед часто сравнивал русскую цивилизацию с богатырем Ильей Муромцем и противопоставлял этому великана Гулливера, опутанного веревками лилипутских стереотипов. Два в одном. Ведь это Запад создавал эти путы-стереотипы, а наша интеллигенция охотно эти путы приняла. Он говорил, что Россия развивается эволюционными скачками (какое-то время «дремлет», а в какое-то резко просыпается). Эволюционных скачков вXX веке было два: сталинская индустриализация и эпоха до середины 70-х годов, когда развитие культуры, науки и образования шло бурно. Однако прозападники во все времена утверждали, что Россия- нецивилизованная страна, но нельзя все время жить с оглядкой на запад, ведь всякий уважающий себя человек не может строить свою жизнь, рабски копируя чью-то чужую. Нормально, когда человек живет по-своему и не комплексует, что он не такой, как все. То есть если тот, кто впереди тебя бежит в пропасть, не достоинство обогнать его, лучше вовремя свернуть в сторону. У России свой путь, и это главное. А западные ценности мы пока оставим в покое, они нам не подходят.

                                    Заключение

Из современных поэтов Леонид Васильевич Елистратов выделял Рамсула Гамзатова и, конечно же, фронтовика с трагической судьбой Семена Гудзенко (он умер от ран в тридцать лет): «… Это наша судьба, это с ней/ Мы ругались и пели, /Подымались в атаку / И рвали над Бугом мосты,/…Нас не нужно жалеть,/ Ведь и мы никого не жалели, /Мы пред нашей Россией / И в трудное время чисты»[1]. Это стихотворение называется «Мое поколение». И даже если б Семен Гудзенко поскупился на заглавие, мы бы расслышали в этих словах голос поколения фронтовиков, голос в том числе и моего прадеда, Леонида Васильевича Елистратова.

Леонид Васильевич пытался понять новое время, изо всех сил. Он до конца своей жизни выписывал журнал «Молодая гвардия»[2] по ассоциации с романом А. Фадеева. Он даже делал выписки из статей этого журнала, конспектировал текст наиболее интересных выступлений. Как много нового он узнал о современной жизни, в которой уже не участвовал. Но очень хотел участвовать и писать в современные издания… Не получилось. Тогда  у него обострились боли в ноге, требовалась операция. Но и после этого Леонид Васильевич приезжал в «Горьковскую правду», встречался со своими коллегами, не часто, но встречался.

К сожалению, его вторая жена Софья Михайловна уничтожила все архивы мужа, практически все фотографии, ордена и медали продала. Перед самой его смертью продала квартиру, машину, дачу, чтоб не досталось родственникам. Леонид Васильевич умирал в старом деревянном доме (под снос), примерно таком же, где начинал совместную жизнь с первой супругой. Дочери не мог простить, что та ушла из журналистики. Последние его слова: «Никогда мне больше не звоните…» Жена, в прошлом, патологоанатом, жива. На памятнике на Бугровском кладбище, где похоронен Леонид Васильевич Елистратов, одна надпись: «Люблю».

7 сентября Леониду Васильевичу Елистратову исполнилось 90 лет. Мы с бабушкой пришли на Бугровское кладбище, привели в порядок могилу. Мог ли мой прадед  дожить до своего юбилея? Не знаю. Но чувства, посетившие меня там, на его могиле, были светлые. С Днем рождения, дед! Ты остался в нашей жизни, хоть тебя и никогда не видел. Прости.

Много сейчас говорят о патриотизме, о воспитании у детей любви к Родине. Думаю, что это весьма своевременно, потому что Россия еще не выздоровела после великих потрясений, последнее из которых – смена общественно-политического строя, переход на капиталистический путь развития. Двадцать лет назад страшный обвал произошел в судьбах людей, а главное – в их душах, поэтому возвращение к вечной для русского человека теме – любви к Отчизне – и есть то лекарство, что поможет в становлении здорового духа в обществе.

Я тоже задумывался: что такое для меня Родина, чувство верности своим истокам? И пришел к простому выводу: Родина для меня начинается с семьи.

Снова и снова перебираю старые фотографии, многие из них стерлись и потемнели, их невозможно скопировать. А все-таки, большая у меня семья! Хоть и живем втроем. Мои родные и те, кто шел с ними по жизни, давно ушедшие, глядят на меня и будто что-то хотят сказать. О себе, о самом сокровенном, о мечтах, о том, что сбылось и не сбылось. О Родине – неоглядной, непонятной до конца, но такой дорогой и любимой. Есть среди них и такие, что готовы были для нее на все. Это  мой прадед Леонид Васильевич Елистратов, практически потерявший здоровье на войне, куда ушел добровольцем. И пусть их имена не звучали с большой сцены или с большого экрана, судя по всему это были достойные люди, достойные своего времени, своей судьбы. Для них слово Родина никогда не было пустым звуком. Поэтому они живут в светлой стороне памяти.

Почему я взялся за эту тему? Потому что хотел понять, где и в чем мои корни, хотел понять, что двигало поступками моего прадеда Леонида Васильевича Елистратова и насколько я достоин его памяти. Конечно, большое видится на расстоянии. Не прошло еще достаточно времени, чтобы оценить подвиг наших отцов и дедов, отстоявших нашу Родину от фашизма. Отголоски этой памяти живут в сердцах многих людей, живет эта память и в моем сердце.

На днях посмотрел по телеканалу ВГТРК фильм «Биохимия предательства». Главная его фигура- генерал Власов. Фильм неоднозначный, как неоднозначно и сложно наше время. Для меня удивительно и даже слегка коробит тот факт, что фигура предателя Власова трактуется некоторыми нашими гражданами и историками как чуть ли не героическая. Как же! Ведь у Власова созрел свой сценарий развития страны – без Советов, без социализма и его постулатов, как раз такой путь, каким его рисуют нынешние так называемые «либералы», дружащие с «Эхом Москвы» и «союзами правых и болотных сил».

Вот я и думаю: что бы на это все сказал мой деда Леня? Уверен, что вряд ли кому из этих предателей Родины и своего народа поздоровилось. А мне его мнение очень важно.

Есть такие понятия – национальная память и национальный характер. Люди, пытающиеся забыть или сознательно умолчать всем известные факты российской истории по меньшей мере нерукопожатны. И когда на телеканале «Дождь» пытались навязать дискуссию, скольких человеческих жертв удалось бы избежать, сдай мы Ленинград в начале войны, реакция общества была практически однозначной: таким говорунам не место на телевидении и в эфире. Сейчас действие телеканала прекращено, поскольку его владельцы позабыли обычный человеческий стыд. Что интересно, во всемирно известной эпопее «Блокада» Александра Чаковского предвосхищены самые острые идеологические споры нашего времени. Молодой военкор Чаковский защищал Ленинград, хорошо знал жизнь фронта и трагедию великого города. С тех пор и до последних дней блокадная тема не оставляла его. Чаковского нужно перечитывать! В своей «Блокаде» он смог предвидеть даже взбрыки дилетантов с канала «Дождь». Оставить Ленинград, поверить в человечность завоевателей… Нет, верить этому нельзя. Поэтому Чаковский воспевает других героев – благородных и самоотверженных, таких, как майор Звягинцев.

Чаковский вводит в повествование и полудокументальную историю: на страницах романа рассуждают и действуют Сталин, Жуков, Жданов… Отношение автора к этим героям лет 20 назад многим казалось старомодным, а сегодня – в самый раз. Время показало, что оценки Чаковского точнее публицистических открытий перестройки.

Этот роман был настольной книгой для моего прадеда, но после его смерти он исчез из библиотеки.

Когда Наполеон, провозгласивший себя будущим освободителем русского крестьянства, вступил на русскую землю, жители многих  малых городов и сел, не пожелавших сдаться врагу, расплатились человеческими жизнями. В начале Великой Отечественной войны Россия переживала сложный период кровавых репрессий: уничтожена верхушка Красной Армии, почти каждая семья испытала на себе власть «сильной руки». Но на великую битву с врагом поднялся весь советский народ, люди на фронте шли в атаку и погибали с криками «За Родину! За Сталина!» И это тоже черта национального характера. Даже далеко не самый лучший друг Советского Союза премьер-министр Великобритании Черчилль оценил наш патриотизм, он сказал, что русскую армию с таким народом никому не победить.

Думаю, что будь мой прадед сейчас жив, он не остался бы равнодушным к желанию иных деятелей осквернить нашу историю и воспитать у молодых чувство ненависти к прошлому своей страны. Исследуя жизнь моего прадеда, я по-новому начинаю понимать события сегодняшнего дня. Как сказал известный писатель Уильям Фолкнер: «Прошлое никогда не умрет. Оно даже и не прошлое»[3]. Если рассуждать дальше -  прошлое - это как бессмертие. А что такое бессмертие в научном определении? Бессмертие есть неограниченно долгое сохранение непрерывной и непрерывно пополняющейся памяти.  Моя работа- это и попытка дать отпор чуждой мне идеологии пораженчества и предательства интересов моей Родины.